В зале поднялся лес рук. Таунсенд кивнул человеку, стоявшему прямо перед ним.
— Как вы считаете, профсоюзы будут пикетировать новое здание, и если да, то какие меры безопасности вы приняли?
— На первую часть вопроса — ответ «да», — сказал Таунсенд. — Что касается второй, полиция посоветовала мне не разглашать их планы. Но я могу вас заверить, что вся эта операция получила поддержку премьер-министра и Кабинета.
По залу пронесся рокот недовольства. Таунсенд повернулся и показал на другую поднятую руку.
— Те из нас, кто не захочет участвовать в этом безумии, получат компенсацию?
Таунсенд надеялся, что кто-нибудь задаст этот вопрос.
— Советую внимательно прочитать ваши контракты, — ответил он. — Там ясно написано, какую компенсацию вы получите, если мне придется закрыть газету.
Зал загудел.
— Вы нам угрожаете? — спросил тот же журналист.
Таунсенд резко повернулся к нему и жестко сказал:
— Нет. Но если вы не поддержите меня, вы поставите под угрозу заработок каждого работника газеты.
Поднялись еще руки. Таунсенд дал слово стоявшей позади женщине.
— Сколько других профсоюзов согласились вас поддержать?
— Ни одного, — ответил он. — Думаю, все остальные устроят забастовку сразу после собрания.
Он кивнул еще кому-то и больше часа отвечал на вопросы. Когда он наконец слез со стола, было ясно, что журналисты разделились на два лагеря: одни одобряли его план, другие решили поддержать профсоюз печатников и принять участие во всеобщей забастовке.
Вечером Брюс сообщил ему, что Национальный союз журналистов выпустил пресс-релиз о намерении провести собрание всех служащих Таунсенда в десять часов утра. Собрание решит, какой ответ они дадут Таунсенду. Час спустя Таунсенд выпустил свой пресс-релиз.
Всю ночь он провел без сна, мучительно думая, правильно ли он поступил. Что, если он пустился в безрассудную авантюру, которая поставит всю его империю на колени? За прошедший месяц он получил только одно хорошее известие — его младший сын Грэхем, который жил с Кейт в Нью-Йорке, произнес свое первое слово, и этим словом было не «газета». Хотя он присутствовал при рождении ребенка, через три часа он уже поднимался на борт самолета в аэропорту Кеннеди. Иногда его одолевали сомнения, нужна ли ему такая жизнь.
Наутро приехав на работу, он сидел в одиночестве и ждал результатов собрания. Если они решат объявить забастовку, ему конец. После выхода пресс-релиза о его планах акции «Глобал Корпорейшн» за ночь упали на четыре пенса, а акции «Армстронг Коммьюникейшнз» — которая, безусловно, окажется в выигрыше, если его планы провалятся — поднялись на два.
Во втором часу дня в его кабинет без стука ворвался Брюс.
— Они тебя поддержали! — завопил он. Таунсенд вскинул голову, кровь прилила к его лицу. — Но голоса разделились почти поровну — 343 против 301 за то, чтобы принять твое предложение. Думаю, угроза закрыть газету, если они тебя не поддержат, в конечном счете, склонила их на твою сторону.
Чуть позже Таунсенд позвонил на Даунинг-Стрит, 10, и предупредил премьер-министра, что ожидается кровавая схватка, которая может продлиться несколько недель. Маргарет Тэтчер пообещала ему свою полную поддержку. Со временем стало ясно, что он не преувеличивал: журналисты и типографские рабочие входили в новый комплекс и выходили из него в сопровождении вооруженной полиции; к Таунсенду и Брюсу Келли приставили круглосуточную охрану, после того как оба получили анонимные угрозы.
И это была не единственная их проблема. Хотя новый редакционно-издательский комплекс на Острове Собак, бесспорно, был самым современным в мире, некоторые журналисты выражали недовольство той жизнью, которую им приходится вести — их контракты, утверждали они, не предусматривают оскорбления, а иногда даже плевки и камни, которыми их осыпают члены профсоюзов, когда они утром входят в Крепость Таунсенда и покидают ее вечером.
На этом жалобы журналистов не кончались. Лишь немногим пришлись по душе современные клавиатуры и компьютеры, сменившие их старые пишущие машинки, и в особенности запрет на употребление алкоголя в редакции. Вероятно, всем было бы легче, если бы их не забросили так далеко от родных пивнушек на Флит-Стрит.
В течение первого месяца после переезда на Остров Собак из газеты уволились шестьдесят три журналиста, и тираж продолжал падать. Пикетирование становилось все ожесточеннее, и финансовый директор предупредил Таунсенда: если так пойдет и дальше, ресурсам «Глобал Корпорейшн» наступит конец. В завершение он спросил:
— Неужели это того стоит? Вы готовы стать банкротом ради того, чтобы доказать свою правоту?
На другой стороне Атлантики Армстронг с удовольствием следил за происходящим. «Ситизен» набирала тиражи, а его акции взлетели до небес. Но он понимал: если Таунсенд сумеет изменить ход событий, ему придется вернуться в Лондон и быстро провернуть аналогичную операцию.
Однако никто не ожидал того, что вскоре произошло.
В апреле 1982 года, в пятницу ночью, пока вся Британия спала глубоким сном, аргентинские войска захватили Фолклендские острова. Госпожа Тэтчер впервые за сорок лет созвала заседание парламента в субботу, и палата приняла резолюцию: без промедления послать оперативное соединение и вернуть острова.
Алистер Макалвой позвонил Армстронгу в Нью-Йорк и убедил его, что «Ситизен» следует придерживаться линии лейбористской партии — шовинистический ответ ничего не решает, пусть с этой проблемой разбирается ООН. Армстронг не соглашался, пока Макалвой не добавил: