Она замолчала, потом протянула руку и открыла другую папку.
— Судя по всему, — сказала она, глядя на какие-то рукописные заметки, — мне придется посетить тридцать семь банков и одиннадцать других финансовых учреждений, разбросанных по четырем континентам. Кстати, большинство из них звонили мне сегодня утром. Могу только надеяться, что мне удалось выиграть немного времени, чтобы успеть разобраться со всем этим, — она показала рукой на папки у себя на столе. — Если каким-то чудом мы сумеем выполнить этапы один, два и три, моей последней задачей — и, безусловно, самой сложной — будет убедить те же банки и учреждения, которые сейчас с таким недоверием относятся к вашим перспективам на будущее, позволить вам собрать финансовые средства для обеспечения дальнейшего существования компании. Я не доберусь до этого этапа, если не смогу им доказать — с помощью данных, проверенных независимыми аудиторами, — что их ссуды обеспечены реальными активами и положительным денежным потоком. Думаю, вы не удивитесь, если я скажу, что меня саму еще нужно в этом убедить. А если вам повезет и вы дойдете до четвертого этапа, даже не думайте, что сможете расслабиться. До этого будет далеко, потому что тогда вы узнаете детали этапа номер пять.
Таунсенд почувствовал, как по спине у него тоненькой струйкой течет пот.
— В одном отношении «Файнэншл Таймс» права, — продолжала она. — Если один банк заартачится, тогда, цитирую, «все сооружение с треском развалится». Если конечный результат будет таким, я передам это дело своему коллеге, который работает этажом ниже и специализируется на ликвидациях.
В завершение скажу, мистер Таунсенд, если вы хотите избежать участи ваших соотечественников Алана Бонда и Кристофера Скейза, вы должны не только сотрудничать со мной, но и дать мне слово, что с той минуты, как вы покинете мой кабинет, вы не подпишите ни одного чека, не переведете никаких денег со счетов ваших компаний, кроме тех, что необходимы для покрытия повседневных расходов. И даже эти суммы ни при каких обстоятельствах не должны превышать двух тысяч долларов. Если вам потребуется бо́льшая сумма, вам придется получить мою санкцию.
Она посмотрела на него в ожидании ответа.
— Две тысячи долларов? — переспросил Таунсенд.
— Да, — кивнула она. — Вы сможете связаться со мной в любое время дня и ночи, и, обещаю, вам не придется ждать моего решения больше часа. Однако если вы не в состоянии выполнить эти условия, — она закрыла папку, — тогда я отказываюсь представлять ваши интересы. То же относится и к этому банку, чья репутация, как вы сами понимаете, также находится под угрозой. Надеюсь, я достаточно четко обрисовала свою позицию, мистер Таунсенд.
— Предельно четко, — сказал Таунсенд. Он чувствовал себя так, словно провел десять раундов с боксером-тяжеловесом.
Элизабет Бересфорд откинулась на спинку стула.
— Вы, разумеется, можете посоветоваться со своим адвокатом, — предложила она. — Я готова предоставить вам наш зал заседаний.
— В этом нет необходимости, — ответил Таунсенд. — Если бы мой адвокат был с вами в чем-то не согласен, он бы давно об этом сказал.
Том позволил себе улыбнуться.
— Я выполню все ваши рекомендации.
Он взглянул на Тома, тот одобрительно кивнул.
— Хорошо, — сказала мисс Бересфорд. — В таком случае, можете начать со своих кредитных карточек. Отдайте их мне.
Три часа спустя Таунсенд встал из своего кресла, пожал руку Элизабет Бересфорд и, чувствуя себя как выжатый лимон, оставил ее со своими папками. Поднявшись на один этаж и побрел по коридору к кабинету исполнительного директора. Только он хотел постучать, как дверь распахнулась, и на пороге возник Дэвид Гренвиль с большим стаканом виски в руке.
— Я подумал, вам это может понадобиться, — он протянул виски Таунсенду. — Но сначала скажите, вы живы после первых раундов с Элизабет?
— Не уверен, — ответил Таунсенд. — Но она вырвала у меня обещание, что следующие две недели я буду приходить к ней каждый день с трех до шести, и в выходные тоже. — Он сделал большой глоток виски и добавил: — Она забрала мои кредитки.
— Это хороший знак, — улыбнулся Гренвиль. — Значит, она считает, что еще не все потеряно.
— Мне полагается испытывать благодарность? — спросил Таунсенд, осушив стакан.
— Нет, просто временное облегчение, — сказал Гренвиль. — Вы еще не передумали прийти на прием в банке сегодня вечером? — поинтересовался он и налил Таунсенду вторую порцию виски.
— Ну, вообще-то я собирался, — ответил Таунсенд. — Но она, — он показал пальцем в пол, — дала мне такое огромное домашнее задание на завтра, что…
— Думаю, вам следует появиться сегодня, Кит. Ваше отсутствие в нынешней ситуации может быть неправильно истолковано.
— Наверное, вы правы. А она не отправит меня домой, не дав даже попробовать главное блюдо?
— Вряд ли. Я посадил вас справа от нее. Таким образом, я продемонстрирую банковскому миру, что мы поддерживаем вас на все сто процентов.
— Черт. А как она в обычном общении?
Председатель недолго обдумывал его вопрос.
— Должен признаться, Элизабет не сильна в светских разговорах.
— Вам звонят из Швейцарии, мистер Армстронг, — доложила временная секретарша, имени которой он не помнил. — Говорит, его зовут Жак Лакруа. На второй линии звонок из Лондона.