Четвертое сословие - Страница 142

142

Когда Маргарет Тэтчер вернулась в Палату общин, получив большинство — 144 — голоса, «Глоуб» объявила это своей победой и предсказала, что это ускорит падение «Ситизен».

На следующей неделе Армстронг вернулся в Англию, и на ежемесячном заседании правления сэр Пол поднял вопрос о снижении тиража газеты.

— При этом тиражи «Глоуб» растут с каждым месяцем, — вставил Питер Уэйкхем.

— Итак, что мы будем с этим делать? — обратился председатель к главе компании.

— У меня есть кое-какие идеи на этот счет, — уклончиво ответил Армстронг.

— А можем ли мы узнать, что это за идеи? — поинтересовался сэр Пол.

— Я посвящу вас в свои планы на следующем заседании, — заявил Армстронг.

Ответ явно не удовлетворил сэра Пола, но он воздержался от комментариев.

На следующий день Армстронг вызвал Макалвоя, не удосужившись известить об этом членов правления. Когда редактор «Ситизена» вошел в кабинет, Армстронг не поднялся ему навстречу и не предложил сесть.

— Уверен, вы догадались, зачем я вас вызвал, — начал он.

— Нет, Дик, не имею ни малейшего представления, — с невинным видом ответил Макалвой.

— Я только что смотрел отчет за прошлый месяц. Если мы и дальше пойдем такими темпами, к концу года «Глоуб» будем продавать больше экземпляров, чем мы.

— При этом вы останетесь владельцем великой национальной газеты, а Таунсенд так и будет издавать дешевый бульварный листок.

— Вполне возможно. Но мне еще приходится считаться с правлением и акционерами.

Макалвой не помнил, чтобы Армстронга когда-нибудь интересовало мнение правления или акционеров. Последнее прибежище хозяина, чуть не вырвалось у него. Но он вспомнил предупреждение своего адвоката о том, что ему надо продержаться еще пять месяцев, и решил не провоцировать Армстронга.

— Полагаю, вы видели сегодня «Глоуб»? — Армстронг потряс перед его носом газетой своего соперника.

— Да, конечно, видел, — Макалвой бросил взгляд на огромные жирные буквы на первой полосе: «Поп-звезда замешана в скандале с наркотиками».

— А у нас «Дополнительные льготы для медсестер».

— Наши читатели любят медсестер, — заметил Макалвой.

— Наши читатели могут сколько угодно любить медсестер, — Армстронг начал листать газету, — но если вы вдруг не заметили, «Глоуб» поставил эту же историю на седьмую полосу. Мне абсолютно ясно, даже если это не ясно вам, что наших читателей больше интересуют поп-звезды и скандалы.

— Именно эта звезда, — возразил Макалвой, — никогда не входил в первую сотню топ-звезд. К тому же наркотики — это громко сказано. Он просто выкурил косячок у себя дома. Будь он известным, «Глоуб» написала бы его имя в заголовке. У меня весь стол забит этим хламом, но я не хочу оскорблять наших читателей публикацией этого дерьма.

— Теперь, по-видимому, придется, — повысил голос Армстронг. — Попробуем для разнообразия сразиться с «Глоуб» ее же оружием. Может, сделай мы это раньше, мне не пришлось бы искать нового редактора.

На мгновение Макалвой лишился дара речи.

— Я вас правильно понял? Я уволен? — тихо проговорил он.

— Наконец-то до вас дошло, — хмыкнул Армстронг. — Да, вы уволены. Новый редактор будет назначен в понедельник. Освободите свой стол к вечеру.

— Могу я надеяться, что проработав десять лет редактором этой газеты, я получу пенсию в полном объеме?

— Вы получите не больше и не меньше того, что вам положено по закону, — рявкнул Армстронг. — А теперь убирайтесь из моего кабинета.

Он свирепо смотрел на Макалвоя, ожидая, что тот выдаст одну из своих знаменитых тирад, но уволенный редактор просто развернулся и без единого слова вышел, тихо закрыв за собой дверь.

Армстронг проскользнул в соседнюю комнату, вытерся полотенцем и сменил рубашку. Она была точной копией прежней, так что никто не заметит.

Вернувшись к себе, Макалвой быстро ввел в курс дела своих ближайших соратников. Он рассказал им, чем кончился разговор с Армстронгом, и посвятил их в свой план. Несколько минут спустя он в последний раз занял председательское место на редакционном совещании и стал изучать список статей, претендовавших на первую полосу.

— У меня есть сенсация для завтрашнего номера, Алистер, — произнес чей-то голос.

Макалвой посмотрел на редактора политического отдела.

— Что ты задумал, Кэмпбелл?

— Член городского совета от партии лейбористов в Ламбете объявила голодовку в знак протеста против несправедливой жилищной политики нынешнего правительства. Она черная и безработная.

— Звучит неплохо, — кивнул Макалвой. — У кого-нибудь еще есть материалы на первую полосу?

Он медленно обвел взглядом комнату, но все молчали. Наконец он обратил внимание на Кевина Рашклиффа, к которому за весь месяц ни разу не обратился.

— Как насчет тебя, Кевин?

Замредактора сидел в углу комнаты. Он заморгал, не в силах поверить, что редактор обращается именно к нему.

— Ну, я несколько недель работаю над статьей о личной жизни министра иностранных дел, но пока она выглядит неправдоподобной.

— Набросай слов триста на эту тему, а юристы решат, сойдет ли нам это с рук.

Некоторые старые работники беспокойно заерзали на своих стульях.

— А что случилось с той статьей об архитекторе? — осведомился Макалвой, по-прежнему обращаясь к своему заместителю.

— Вы ее зарезали, — удивленно посмотрел на него Рашклифф.

142